Я кричу в открытое окно ругательства. Но бесполезно: этих недоносков уже и след простыл. Странный способ высказывать свое недовольство мной – забрасывать фасад дома тухлыми яйцами. Неужели эти тронутые серьезно думают, что я брошу Скотта только потому, что мне придется лишний раз помыть стену дома.

Тронутые – да, это именно то слово, которым можно их описать. Вы спросите: о ком я говорю? И я вам отвечу: о фанатах Five. Вы не думайте: я не обо всех говорю. Я говорю о тех, кто искренне верит, что это из-за меня и только из-за меня группа дала дуба в сентябре 2001 года

Среди них есть достойные люди, очень интересные и милые девушки. Об одной из таких я могу рассказать.

Примерно за месяц до распада я познакомилась с милой русской девушкой, которая прислала на официальный e-mail Скотта симпатичную открытку. Мало кто знает, что письма приходящие в Скоттов электронный ящик разбираю я. В основном, это, конечно, сопли и слюни. Ну, знаете: я тебя люблю, я без тебя жить не могу, забери меня – и я стану для тебя всем.

Обвинять этих девочек мне не в чем: лет 8 назад я сама была такой же. Да в свои безумные 16 лет я тоже была фанаткой, только объект для поклонения у меня был другой – Boyzone. Да, все стандартные методы поведения при фанатении: слезы, слюни, истерика при каждом показе клипа по MTV. Теперь я лично знакома с Ронаном Китингом. И хотя этого человека можно назвать самым что ни на есть добропорядочным, идеальным он мне ничуть не кажется.

Извините, я отвлеклась! Так вот среди этих признаний в любви из всех уголков мира (некоторые страны я даже на карте найти не смогла) мне сразу бросилась в глаза милая открытка «С новорожденным!». Знаете, такая милая фотография из серии той знаменитой женщины – фотографа (я не помню ее имени). Такой забавный малыш – этакий здоровый бутуз, - вылупившийся из огромной скорлупы и с венком на голове. Я сразу же заподозрила подвох – может быть, вирус, - но рискнула открыть письмо. Но вируса там не было, не было даже оскорблений в мой адрес: там была просто открытка и поздравление Скотта с тем, что он стал папой. В тексте была куча ошибок (все-таки английский язык ей не родной), но написано было искренне – от души. И подписано просто – Лиза. А потом короткий постскриптум: «Если тебе не сложно, черкни мне пару строчек». Мне было несложно (я тогда лежала в частной клинике и ребенка мне приносили только для кормления, так что заниматься мне было особенно нечем), поэтому я черкнула ей пару строчек. Так мы и познакомились.

А 2 октября Лиза оставила на официальном сайте послание, которое прямо пылало злобой и обидой. Я сразу узнала ее стиль – куча ошибок, но искренне, от души. «Как вы могли?!!! – писала она. – Это же предательство!! А я такого не прощаю! – а потом добавила очень емкое слово, которое описало все ее чувства: - Ублюдки!»

Мы до сих пор переписываемся. Она даже отправляла мне вое фото и приглашала нас втроем к себе на каникулы. Теперь ей девятнадцать, она учится на судмедэксперта, вдохновленная героиней Сандры Баллок в фильме «Отсчет убийств» (хотя, по-моему, тут она привирает: фильм вышел на 8 месяцев позже, чем она поступила), слушает настоящий черный рэп (а не ту жалкую пародию, - писала она, - которую создают Эбс и Джей) и обещает приехать и дать в глаз Ричу. Почему Ричи? Потому что Джей слишком сильный и некультурный (может в ответ ее просто вырубить), у Шона слишком жалобное лицо (у нее рука просто не поднимется), Скотт – муж ее подруги, а Эбса она всегда любила. А кому-то же надо оставить синяк за то, что они ее предали. Вот и остается Ричи. Теперь она пишет уже без ошибок, но все так же: что в голове – то и на языке. И никогда не стесняется в выражениях. Видимо, сказалось двухлетнее увлечение рэпом.

И что важно, за эти 2 года она ни разу – ни разу! – не обвинила в произошедшем меня. Я именно поэтому и решила рассказать ее историю – кто-то ведь все правильно понял. Кто-то ведь понял, что я меньше всех виновата в распаде группы.

Я не виновата в том, что Шон после выпуска третьего альбома послал всех на фиг открытым текстом. Вы думаете, он из-за болезни не смог появиться в клипе «Let’s Dance»? Черта с два! Он просто не захотел, во-первых, потому, что он ленивый увалень, а во-вторых, потому, что ему надоело быть бесплатным приложением к четверке одногрупников. Ни для кого не секрет, что Шона фанатки Five любят меньше всех. Тогда смысл надрываться, пахать, если вся фанатская (ну или почти вся) достается лидерам продаж, в число которых он явно не входит?!

Я никогда не ставила Скотту ультиматум: «Или группа, или я». И пусть фанатки заткнуться: такого не было никогда! Вообще все, что было ими написано про меня, почти все – неправда. Конечно, я хотела, чтобы Скотт всегда был рядом. Но – вы сами подумайте – заставлять его выбирать между мной и славой, деньгами, четырьмя лучшими друзьями и фанатками, готовыми ради него на все, - это же форменное самоубийство. Любой нормальный человек, если он не законченный романтик, выберет последнее. И не верьте тому, кто говорит, что предпочитает семью карьере! Просто сейчас это - top fashion, а карьеризм и зарабатывние денег никогда не были в особенном почете. Так что когда очередная поп-певичка приторным голоском заявит, что семейная жизнь для нее важнее, чем публичная, плюньте ей в морду. Она вам в наглую врет: если бы это было правдой, она бы не вылезла на сцену, она так бы и осталась в той дыре, из которой вылезла, и рожала бы уже четвертого.

Единственная правдивая история (и та преувеличена) – это наши стычки с Эбсом. Да, это правда – Эбс чаще и громче остальных выказывал свое недовольство мной. Хотя знаете, это было, скорее всего, обычной ревностью. Скотт ведь ему как брат. У Шона, Джея, Ричи и Скотта есть братья и сестры, а Эбса никого нет. И поэтому из-за свадьбы со мной Эбс боялся потерять своего «единственного» брата. И я прекрасно понимаю его чувства: подобное испытала, когда моя сестра выходила замуж. Мне тогда было 12, а моей старшей сестре 22 года. И я жутко боялась навсегда расстаться со своей сестрой. Но я не потеряла сестру, мало того – я нашла брата. Поэтому я прекрасно понимаю, что чувствовал Эбс. Но я не понимаю, зачем надо ставить мне подножки, рассыпать содержимое моей косметички, демонстративно покидать комнату, когда я в нее вхожу. Здесь, видимо, другая причина: Эбс – просто неповзрослевший человек. Большинство людей на земле ошибаются в детстве и ранней молодости. Все, наверное, прекрасно знают, как мой Скотт набесился в школе – даже на учете в полиции состоял. А самый мерзкий поступок маленького Эбса – это случайно разбитый дедушкин аквариум. Он же форменный пай-мальчик! Такого себе любая мамаша пожелает! Вот только эти мамаши не знают, что такие дети, вырастая, не взрослеют – они ведут себя, как герой Тома Хэнкса в фильме «Большой». А так как после восемнадцати, вырвавшись из-под опеки родителей, позволить себе ошибаться они уже не могут (часто эти ошибки могут быть наказуемыми), они начинают делать всякие мелкие пакости, подобно любому ребенку. Мне даже иногда кажется, что создатели «Подставы» и «Скрытой камеры» - это люди, у которых никогда не было детства, и вот теперь они отыгрываются по полной программе за малое количество шуток в детстве.

И еще по поводу Эбса. Вы, наверное, сейчас думаете, что я просто свешала на него всех собак. Но это не так: я тоже хороша. Однажды я ворвалась в их студию и увела Скотта прямо с репетиции перед серьезным концертом. На кой он мне вообще так срочно понадобился?! И еще было одно, за что меня могли ненавидеть все четверо друзей Скотта: мы с ним любили поболтать по телефону несколько часиков кряду. И никто никуда, естественно, позвонить не мог. И поэтому Эбс однажды, выхватив у Скотта трубку, крикнул в нее: «Кэрри, из-за тебя мы уже второй час пытаемся пиццу заказать! Догадайся, почему мы только пытаемся?» Сейчас я думаю, что Эбс был тогда прав: не стоило настолько занимать телефон, который принадлежит пяти человекам.

Фанатки пишут мне гнусные письма, забрасывают яйцами дом, преследуют меня в магазинах, а кто-то однажды заказал растяжку перед нашим домом с надписью «Мы хотим твоей смерти, Кэрри!» А несколько дней назад игравший на заднем дворе Бреннон зашел в дом в слезах и с прикрепленной к спине табличкой: «Забирай свое отродье и проваливай!» А ведь он всего лишь играл на заднем дворе! Я уже начинаю бояться за него: это сейчас он маленький, а что будет года через три? Они же его бить начнут! Только не говорите мне, что за три года злоба фанаток утихнет. С распада группы уже больше двух лет минуло, а ненависти в глазах фэнов не меньше, чем в сентябре 2001 года.

Два года я уже так мучаюсь, а хоть кто-нибудь поинтересовался, как я мучалась до этого?! Ведь представьте: твой любимый ездит по всему миру – Франция, Канада, Индия, Япония, Австралия и еще черт знает сколько мест он может посетить. А когда он, наконец, возвращается домой на какие-то жалкие три дня, то большая часть времени у него уходить на то, чтобы нормально поесть и хорошо выспаться. А остальное время он тратит на семью: мама, папа, сестры. На меня у Скотта оставалось только 5-6 часов, большую часть которых мы проводили в постели: природа, знаете, берет свое. А в оставшегося времени едва хватало, чтобы поделиться последними новостями. Скотт рассказывал мне о том, как где-то в Греции после концерта Джей на спор опрокинул 5 стопок не разбавленного спирта, а потом часа два общался с унитазом. А я рассказывала Скотту, что моя подруга закрутила роман с моим боссом и теперь мне грозит увольнение.

Мой психоаналитик спрашивал меня: если бы на моем месте была любая другая девушка, вели бы себя фанатки по отношению к ней точно так же. То есть, доктор Шарптон (это мой шринк) пытался выяснить: может, это просто я им не нравлюсь. В смысле, не как жена Скотта, а вообще - как человек. Я склонна считать, что эти фанатки затравили бы любую девушку, которая претендовала бы на место жены их кумира. А значит, дело не во мне!

Ни одна фанатка даже не пытается поставить себя на мое место. Они просто не могут понять, что мне удалось осуществить их желание. Все они (а я даже примерно не могу сказать, сколько их) мечтают стать единственными для своих кумиров. А я стала этой единственной для Скотта. И я, как каждая из пары миллионов фанаток, просто хочу простого человеческого счастья…

- Ну как она, док? – спросил Скотт, через стекло наблюдая за своей женой, рассказывающей о своих проблемах женщине-доктору и еще девяти человекам в белых пижамах. Скотта снова передернуло от мысли, что Кэрри находится в дурдоме. «Не в дурдоме, мистер Робинсон, - поправил его в прошлый раз лечащий врач доктор Шарптон. – Не в дурдоме, а в частной клинике для людей с небольшими отклонениями в психике».

- Намного лучше, мистер Робинсон, - ответил Шарптон. – Намного лучше, - это было характерной чертой доктора – каждую более-менее важную фразу он повторял дважды, как будто пытаясь ее лишний раз подтвердить. Пока Скотт стоял и смотрел на свою жену через стекло (которое с той стороны казалось просто зеркалом), доктор Шарптон трижды использовал эту свою характерную черту говорения: пришедшей медсестре – «Отнесите ей таблетки, мисс Сандерс. Отнесите ей таблетки», попросившему закурить доктору «Конечно возьмите, Эрик. Конечно, возьмите» и Скотту – «Намного лучше, мистер Робинсон. Намного лучше».

- Ей явно на пользу коллективная психотерапия, - продолжил Шарптон. - Меня радует то, что она не путается больше в хронотопе: она четко определяет где и когда что-то произошло

Скотт непонимающе взглянул на него: вечно эти доктора пихают тебя всякой специализированной лексикой.

- Ну, вы же слышали, как она сказала про фильм с Сандрой Баллок и точно определила, когда он вышел. Пару месяцев назад она бы думала, что Сандра Баллок – это любовница Луи XIV или робот, пришедший из будущего с целью убить ее. То, что она вспомнила меня, вас, вашего сына, всех ваших друзей по имени и свою подругу по переписке, - это просто прекрасно, - Шарптон одарил Скотта обнадеживающей улыбкой.

- Но почему Кэрри говорит: два года с распада группы? – спросил Скотт, краем глаза посмотрев через стекло: теперь вместо Кэрри говорила рыжая девчушка лет семнадцати – дочь какого-то телемагната. – Ведь уже почти три…

- Я склонен думать, что она просто не помнит последние восемь месяцев своей жизни. То есть из ее памяти начисто исчезли все события после того, что произошло в январе…

Скотт мысленно перенесся туда – тот теплый январский денек, когда снег валил огромными хлопьями. Он с Бреннаном и Эбсом (его пригласила Кэрри, что означало их примирение) играли в снежки на заднем дворе, а Кэрри решила съездить к матери. До нее она не доехала, так же как и не вернулась обратно. Фанатки избили ее на заправочной станции, а чтобы им не смог помешать работник автозаправки, избили и его. Как только Кэрри пришла в себя в больнице, ей сразу же поставили какой-то невыговариваемый диагноз. Единственное, что понял Скотт, - это то, что обычным психоаналитиком здесь не обойдешься – нужна серьезная психотерапия в закрытой клинике. Как сказал бы Скотт, если бы речь шла о другом человеке, Кэрри тронулась, свихнулась, сошла с ума, у нее крыша поехала, шарики за ролики зашли. Она отказывалась общаться со всеми, включая ее мать, Скотта и Бреннана, а если соглашалась на разговор с доктором Шарптоном, то несла несусветную чушь. Да, в то время Кэрри действительно могла посчитать Сандру Баллок не только любовницей Луи XIV, но и первичной формой жизни или Зеной – королевой воинов. Тогда Шарптон сказал, что, возможно, серьезная травма головного мозга (фанатки не стеснялись колотить ее) в сочетании с серьезными психологическими травмами (растяжка перед домом, яйца на стене дома и табличка на спине Бреннана) дали такой сбой в сознании Кэрри. Уже тогда Шарптон говорил, что сбой только временный.

- Вы знаете, я даже считаю, что ее можно выписать: к ней вернулась даже способность к нахождению причинно-следственных связей. Знаете что? - Шарптон подошел к Скотту ближе и понизив голос сказал: - Я ее выпишу, а вы уедете отсюда куда-нибудь на некоторое время. Куда-нибудь, где ее ничто не будет травмировать.

Скотт на секунду задумался: интересно, как много мест на планете, где никто не знает, группу Five. Может быть, в какую-нибудь Зимбабве или нет, лучше за полярный круг. «Ладно, что-нибудь придумаем», - подумал Скотт, кивнув доктору Шарптону головой.